Александр Бабич, историк-исследователь из Одессы рассказал подробности раскопок, проводимых в настоящее время на 5-гектарной территории «спецучастка НКВД «Татарка» возле Одесского аэропорта.
В интервью «Укринформу» одесский краевед рассказал, что нынешние раскопки — третьи по счёту.
В далеком 1942-м здесь организовали раскопки румынские оккупационные власти, которые искали могилы своих военнопленных для перезахоронения. Однако в течение года не обнаружили мест их казни — зато было найдено, эксгумировано и перезахоронено 270 останков мирных жителей, расстрелянных в предвоенные годы. Придя после эксгумации и осмотра вещей репрессированных к такому выводу, румынская комиссия, возглавляемая судебным экспертом Биркле, свернула раскопки, а соответствующие акты о результатах эксгумации и осмотра вещей осели в архивах Бухареста.
Во второй раз за раскопки взялись в 2007 году специалисты киевского предприятия «Мемориалы Украины», но тоже не довели их до конца – из-за недостатка финансирования. Только в августе 2021-го возобновила раскопки на территории «спецучастка НКВД» группа поисковиков-волонтёров при поддержке одесской мэрии, параллельно здесь работают также одесские историки-исследователи. Среди них – руководитель ОО «Общество и историческое наследие» Александр Бабич, который, собственно, и инициировал в этом году масштабные раскопки и эксгумацию останков жертв тайных расстрелов в районе 6-го километра Овидиопольского шоссе.
— На протяжении последних лет вы изучили сотни документов, которые касаются жертв так называемого «большого террора» 1930-х годов. Не могли бы рассказать об архивных находках и своих впечатлениях?
Начну с главного. Украинские власти должны, в конце концов, сделать всё возможное для установления имён жертв репрессий, похоронить их по христианскому обряду и возвести здесь мемориал памяти невинно казнённых в 1937-41 годах. Ведь этих людей давно реабилитировали — за отсутствием вины. Всего, согласно архивным данным, в довоенных списках Управления НКВД в Одесской области насчитывалось более 15 тысяч «врагов народа». А найдено в этом году в северо-западной части «спецучастка НКВД «Татарка» только 29 расстрельных ям с уложенными в 3-5 слоёв человеческими останками…
Конечно же, каждую из найденных огромных ям поисковики маркируют, обозначают границы, а также нумеруют и складируют находки – гильзы от патронов наганов, которыми здесь расстреливали людей, расчёски, алюминиевые ложки, фрагменты обуви, монеты, зубные щётки и другие вещи личного обихода казнённых. В то же время продолжаем рыть новые шурфы шагом в 2,5 метра, которые затем углубляют лопатами и щупами – вплоть до материка.
Словом, делается всё для того, чтобы весной 2022 года можно было углубить шурфы ниже полутораметрового уровня, и группы судмедэкспертов и других специалистов смогли приступить, заручившись соответствующими разрешениями МКИП, к эксгумации останков. К слову, власти Польши также изъявили готовность привлечь своих специалистов к этой кропотливой работе, поскольку доподлинно известно, что среди казнённых внесудебными «тройками» были не только тысячи украинцев, немцев, молдаван, болгар, но и представителей польского этноса.
Скажем, в семье одесситов Бартковских было подвергнуто репрессиям 18 человек. Поэтому внук расстрелянного Флориана Бартковского, Фёдор, с особым вниманием следит за ходом раскопок, стремясь после эксгумации перезахоронить по христианскому обряду прах своих родственников, которых безосновательно обвинили в шпионаже и, вероятно, также казнили на «спецучастке «Татарка». Обращаются ко мне и много других потомков репрессированных жителей Одесской и соседних областей – рабочих, селян, представителей интеллигенции, безосновательно обвинённых в контрреволюционных заговорах, создании националистических объединений и шпионаже. В 2008 году уже перезахоронено на Западном кладбище Одессы прах 1086 невинных граждан, которых не обошёл конвейер смерти, который тянулся в 1930-х годах от тюремных камер до «спецучастка» возле села Татарка. Убежден, что так же по христианскому обряду должны после эксгумации похоронить прах остальных казнённых палачами НКВД. А на месте массовых расстрелов установить памятную стелу с именами и создать мемориальный парк.
— Сколько ещё тайных захоронений может быть на этом «спецучастке НКВД»?
Могу только предположить, что раскрыть и обозначить все расстрельные ямы на 5-гектарной территории до осенней непогоды можем не успеть. Поскольку существуют определённые трудности: недавно, например, узнали, что некоторые расстрелы «врагов народа» были совершены на том месте, которое сейчас является частью территории воинской части, дислоцирующейся вблизи аэропорта. Не могут поисковики вести раскопки и в местах залегания подземных топливных и энергокабелей, проложенных к аэропорту в 1960-70-х годах.
Однако рабочая группа одесского горсовета, в которую вместе со мной входят один из основателей одесского «Мемориала» Лидия Ковальчук, директор общественной научной организации «Институт этнических исследований» Алексей Келер, а также главы дипмиссий Польши и Румынии в Одессе, будет делать всё возможное для продвижения поисково-исследовательских работ.
— Получается, к перезахоронениям и увековечиванию памяти жертв репрессий путь ещё неблизкий?
Думаю, да. Попутно хотел бы отметить, что обнаруженные расстрельные ямы мы, члены исследовательской группы, не называем «захоронениями». Такая терминология не отражает сути фактов. Потому что при погребении, как известно, над покойником совершают погребальный обряд, гроб засыпают землёй и устанавливают над могилой крест или другой памятный символ. А на «спецучастке НКВД» расстрелянных или замученных людей тайно сбрасывали по ночам в огромные ямы или траншеи, вырытые на территории свалки, и забрасывали мусором.
Причём расстреливали без суда – по решениям внесудебных «троек», которые вообще не имели права выносить приговоры по так называемой «первой категории», что означало «расстрел», или по «второй категории» – заключение в лагерях и других местах лишения свободы. Поэтому говорим о преступлениях тогдашнего режима, и это понимание приходит, когда работаешь с большими массивами архивных документов о внесудебных казнях людей, как было и на этом страшном месте – «спецучастке НКВД» на 6-м километре Овидиопольского шоссе.
Сейчас участники нашей исследовательской группы продолжают работать в архивах. В частности, я – в Одесском государственном областном архиве, в румынском фонде медико-санитарной дирекции 1942-1943 годов изучаю путёвки водителей, документы об оплате перевозки останков людей из бывшего «спецучастка НВКД «Татарка». Обратились мы также с рядом запросов относительно этого «спецучастка» в румынский государственный архив и российский архив ФСБ. Хотя сомневаюсь, если быть откровенным, что получим от последнего ответы на свои запросы. 
— Пришли ли вы к какому-нибудь выводу при исследовании документов: для чего тоталитарная власть прибегла в конце 1930-х годов к массовому уничтожению населения, вплоть до выдачи так называемых «лимитов» на расстрелы тысяч жителей Одесской области и других регионов? Причём областные НКВД-шники ещё и присылали в центр телеграммы-запросы о выделении дополнительных «лимитов».
С одной стороны, есть основания говорить о садистах НКВД, которые не понимали реальности и действовали методами Томаса Торквемады, а с другой, власть так создавала систему тотального ужаса. Люди должны были находиться в состоянии такой паники, когда каждый начинает неадекватно себя вести и готов сдать на расправу НКВД соседа или собственного отца. Когда человек сам готов рассказать даже о том, чего не знает.
Когда отслеживаешь по архивным документам, как казнят специалистов, причём нередко – ведущих специалистов в самолётостроении, металлургии или другой технологической системе, в этом трудно найти «рацио», которым руководствовалась тогдашняя власть. Ведь эти люди могли создать конкурентный продукт как в интересах большевистской системы, так и в интересах страны. И когда говорят об индустриальном прорыве, якобы осуществлённом Сталиным, то мы понимаем, что всё это можно было сделать, не убивая тысячи людей. Так же спокойно, как в тогдашних Германии или Франции, которые тоже пострадали в результате Первой мировой войны. Думаю, бесполезно искать какой-то смысл, кроме удержания власти, в том, что происходило в 1930-х годах.
Очевидно, должны воспринять эти факты как каннибализм большевистского режима в XX веке, направленный как на собственный народ, так и на отдельные этнические группы. Достаточно вспомнить так называемые «национальные» операции НКВД – антинемецкую, антипольскую, антиукраинскую, антирумынскую и другие. Как следует из архивных документов, каннибализм тогдашней системы был также направлен на отдельные слои населения. Скажем, достаточно человеку быть в очках, чтобы ему можно было бросить в лицо: «Ты что, сильно умный?». А за глаза: «Надо его убрать, потому что книжки читает и может что-то надумать». Власть формировала атмосферу, направленную на «выкашивание» людей высокой профессиональной компетенции и критического мышления, а остальное население постепенно приучала к единодушным решениям и стадным инстинктам самосохранения. Всё меньше становилось в стране тех, кто мог сказать: «Ой, вы знаете, это же не нормально…».
— Недавно вы написали в Фейсбуке, что нашли ужасающие архивные находки, которые свидетельствуют об особой жестокости следователей НКВД в отношении репрессированных.
Что меня больше всего поразило, когда исследовал деятельность следователей НКВД? Прежде всего то, что некоторые люди, которые этим занимались, – даже не знаю, как назвать их ремесло – считали это едва ли не своей героической миссией. Потому что именно так они спасали страну от врагов. Другие получали удовольствие от пыток и всего того, что делали. Например, один вырывает плоскогубцами золотые зубы у заключенного и бросает такую «шутку», зафиксированную в одном из архивных материалов: «Ты глянь, мёртвый, а ещё кусается!». Оказывается, мародёр НКВД при неудачном вырывании зубов у жертвы пыток поранил себе палец…
Не менее показательными выглядят показания, которые давали об этом палаче-дознавателе соучастники его преступной деятельности на допросах в 1939 году. Первый из них засвидетельствовал: «Падлюка был дознаватель, зубов надёргает – и себе забирает. А мне разве что дал однажды наручные часы, да и те оказались сломанными. И я водителю нашему их отдал. Также дал мне пальто и тужурку арестанта, но пальто было в одном месте прожжено, поэтому я его только в машине и возил».
А второй ещё больше возмущался тем, что садист-дознаватель издевался над арестованными: «Он затеял проведение по ночам так называемых «медосмотров женщин», которых заводили в подвал НКВД. Накидывал на плечи белый халат, выдавая себя за тюремного врача, и требовал от арестанток раздеться якобы для «осмотра» – перед тем, как расстрелять». Причём характерно, что возмущён помощник следователя был лишь тем, что поднимать с цемента и вытаскивать из подвала расстрелянных было крайне неудобно: «Раньше как было? Беру расстрелянного за одежду и тяну, а если человек полностью раздет, да еще и из-за крови тело скользкое – вытягивать гораздо труднее. К утру руки так порвешь, что и ходить не можешь. Вот он забавлялся, а мне приходилось руки рвать».
Такую вот нечеловеческую психологию формировала система НКВД. В голове не укладывается, как могли проявлять такую жестокость люди, которые жили в одной стране, ходили по одним улицам, может, даже знали друг друга или были соседями по дому. Это сильно впечатляет.
— Вот и я недавно узнал из документальных источников, как настигла карма одного из сталинских опричников Павла Киселёва, который в 1938-м возглавлял Одесское УНКВД, председательствовал тогда на заседаниях особой «тройки», которая отправила на расстрел и в лагеря 2094 жителей области. А 23 февраля следующего года он закончил карьеру в подвале московской Лубянки, с таким же внесудебным приговором: «за подрывную работу в системе НКВД УССР». Не могли бы вы как архивный исследователь поделиться размышлениями по этому поводу?
Не буду скрывать: после изучения сотен «расстрельных» дел в архивных фондах меня стали меньше удивлять расправы, организованные режимом в 1939 году над самими «чистильщиками» советского общества. Система НКВД, которая была готова убивать любого, так же должна была быть готова к уничтожению тех, кто попытается посягнуть на руководящую миссию КПСС или подняться над партией. А как раз в конце 1938 года некоторые из особо предприимчивых НКВД-шников, очевидно, не без поддержки Ежова, начали подвергать репрессиям даже первых и вторых секретарей обкомов. И сталинская верхушка ВКП(б) жёстко отреагировала: НКВД – не более чем карательный меч партии. И те, кто этого не понял и ещё много знал, потому что выполнял преступные приказы, должны были оказаться в репрессивных жерновах. На их должности пришли выдвиженцы из «комсомольских наборов», которые хоть и успели почувствовать тотальный ужас репрессий, но сами не принимали участия в массовых убийствах. После этого атмосфера в подразделениях НКВД, как свидетельствуют архивные документы, стала медленно меняться. Но что в этих средах не изменилось – как в 1939-м, так и позже – это понимание ценности человеческой жизни. Ни один человек для НКВД, а впоследствии – НКГБ/МГБ и КГБ – не имел никакой ценности.
Когда анализировал графики работы сотрудников НКВД после кадрового обновления, поражало то, что допросы по-прежнему проводились и днём, и ночью. Например, сплошь и рядом следователь начинает допрос в половине второго ночи, заканчивает в пять утра, а утром продолжает его. Вот разве что поубавилось побоев и глумления над заключёнными. И так изо дня в день: большинство дознавателей мало спали, питались практически как рядовые граждане полуголодной страны, разве что вне очереди получали квартиры. Как правило, это были квартиры тех, кого раньше отправили на расстрел. Однажды привлекли внимание архивные материалы о том, как один из таких НКВД-шников – отец пятерых детей — общался с ними. Из писем к семье этот сотрудник НКВД предстаёт как адекватный муж и отец, невольно проникаешься состраданием к нему, оторванному от семьи. А когда, опять-таки, вспомнишь, жизни скольких людей он загубил или поломал судьбы семей, не можешь понять, как это всё уживается в одном существе? Впрочем, это уже эмоции…
— Многих одесситов сегодня интересует, каковы дальнейшие планы участников рабочей группы мэрии, занятых раскопками на 6-м километре Овидиопольского шоссе и исследованиями архивных документов?
Очевидно, может быть реализован один из двух сценариев. Первый, который выглядит более адекватным, – завершить осенью полностью поисково-исследовательские работы на территории «спецучастка НКВД», определить количество расстрельных ям, а весной организовать раскрытие их одна за другой и приступить к эксгумационным работам. Каждый из скелетов специалисты судмедэкспертизы должны исследовать и описывать отдельно, как и вещевые находки, обнаруженные в ямах рядом с человеческими останками. Только после этого их можно будет перевезти на городское кладбище, чтобы похоронить в гробах с участием священников и даже, возможно, в присутствии кого-то из родственников или прямых потомков, если удастся таких установить по итогам исследований.
Сколько времени может занять эта работа? Думаю, даже не один или два, а десять и больше лет. Размер территории, на которой палачи НКВД в течение длительного времени расстреливали людей, составляет 4,7 гектара. Почти такую же территорию отвело в своё время НКВД под массовые убийства в Быковнянском лесу возле Киева. Эксгумационные работы специалисты там ведут при финансовой поддержке государства и международных организаций больше 11 лет. Вполне возможно, что столько же времени понадобится судмедэкспертам и другим специалистам, которые работают в районе 6-го километра Овидиопольского шоссе. Я считаю, что властям Украины и Одессы стоит привлечь к этой работе квалифицированных специалистов, техническую и финансовую поддержку, предложенную главой правительства Польши, и организовать полноценную поисково-эксгумационную работу международной научной экспедиции «6 км 2022».
— А каким может быть сценарий номер два?
В том случае, если снова не хватит средств на финансирование исследовательских работ, придётся ограничиться созданием на территории бывшего «спецучастка НКВД» мемориального парка, чётко определить и утвердить его границы и оградить от проявлений вандализма, любой застройки, установить монумент и стелу со списками имён репрессированных коммунистическим режимом.
— Вы также инициировали, как директор ОО «Общество и историческое наследие», создание интерактивной карты «Места скорби Одессы». Расскажите, сколько таких мест и с чем они связаны.
Всего таких мест – около ста, они связаны и с «большим террором» 1930-х годов, и с Холокостом, и с захоронениями советских солдат, и с уничтоженными городскими кладбищами и тому подобное. Несомненно, в процессе реализации этого масштабного проекта будет появляться информация о новых объектах. Как, например, недавно мы распространили информацию о включении в перечень таких скорбных мест кладбища военнопленных, размещённого на Шкодовой горе. Речь идёт о немецких, венгерских, румынских, французских, финских, эстонских военнопленных, доставленных в Одессу по морю после войны. Всего здесь похоронено до 3-4 тысяч человек, согласно имеющемуся списку у ОО «Общество и историческое наследие». Каждый из таких объектов требует уточнений, дополнений, сбора свидетельств людей и поиска новых архивных документов, которые проливают свет и привлекают внимание к таким общественно значимым событиям.
Михаил Аксанюк, Одесса
Фото: Facebook, «Одесса»
