Евгений Лавренчук, главный режиссёр Одесского национального академического театра оперы и балета дал интервью Укринформу, которое, по мнению Одесса News, будет интересно и нашему читателю.
Евгений Лавренчук уже три года является главным режиссёром Одесского театра оперы и балета. В своей возрастной категории (очень молодой) – он единственный оперный главреж нашей страны, а, возможно, и не только нашей.
За эти годы ему удалось сделать многое, а в самый разгар пандемии он взял да и открыл ящик Пандоры – Одесский оперный театр сделал то, чего не делал ни один театр Украины – профессиональную телекиноверсию оперы, за которую Лавренчука номинировали на Шевченковскую премию, и на премьере которой все ощутили мистическое присутствие (уже покойного на тот момент) Романа Виктюка, который говорил, что именно «La Traviatа» будет его последним спектаклем.
Евгений, прежде всего поздравляю вас с тем, что опера «La Traviatа» в вашей постановке вошла в короткий список номинантов Шевченковской премии. Пока ждём объявления победителей, хочу расспросить, как, собственно, вы к этому пришли. Вы — ученик Романа Виктюка?
— Да. Учился у него в ГИТИСе в мастерской «Оперный режиссёр».
Вероятно, его харизма существенно повлияла на вас, как на творческую личность?
— Основательно повлияла. И когда Роман Григорьевич отошёл в лучшие миры, я провожал его во Львове вместе с его семьёй. Это было для меня очень трогательно и стало большой честью, что меня пригласили в узкий семейный круг.
Но, вы знаете, когда я у него учился, он меня научил одному – процесс обучения идёт всегда, у него нет ни начала, ни конца. Он не фиксируется, мы не можем учиться по графику, согласно какому-то расписанию, мы учимся постоянно, но мы учимся именно тогда, когда не осознаём, что учимся.
Виктюк научил меня, что режиссура – это философия в пространстве, а не психология на сцене.
Процесс обучения у него был незаметным – мы приходили и он заворачивал пространство, вот я это сейчас понимаю. Он не говорил, не учил, а заворачивал вокруг каждого из нас определённое пространство, и в том пространстве мы уже могли реализовывать свое режиссёрское мышление.
Это сильно отличалось от традиционных методов обучения, когда есть Станиславский, когда есть альтернативная позиция Михаила Чехова или Мейерхольда, и мы должны рассматривать – как можно, как нельзя, как надо, как не надо. И вот вся эта глупость (как он сам говорил), будто шелуха от лука отделилась, и мы говорили лишь о структурном мышлении и о философии. Он научил меня, что режиссура – это философия в пространстве, а не психология на сцене.
Так получилось, что премьера вашей оперы «La Тraviatа» состоялась именно в год смерти вашего Учителя. Общеизвестный факт – Виктюк говорил, что его последним спектаклем в жизни будет именно «La Тraviatа» Верди. Вы увидели в таком совпадении определённый символизм?
— Невероятный! Вот вы сейчас очень правильно процитировали его, он не говорил, что «La Тraviatа» будет его последней постановкой (я много читал ещё до его ухода, как его неправильно интерпретировали). Нет, он всегда говорил: «Это будет моим последним спектаклем». А в каком он будет качестве на этом спектакле – может, и зрителем – он не говорил.
Более того, почему он всю жизнь говорил, что «La Тraviatа» Верди будет его последним спектаклем? Потому что, когда он был ещё в лоне своей мамы Екатерины, она часто приходила во Львовскую оперу на «La Тraviatа», которую очень любила, и с первых аккордов вступления Роман Григорьевич начинал биться ногами. Он говорил: «Это Верди звал меня в этот мир». Мама терпела минуту-две – и потом выходила, и так никогда до конца увертюры даже не досидела. Это была его первая опера, которую он слышал еще в животе матери. У режиссёра всё всегда закольцовано, это закон формы. Поэтому Виктюк считал, что это и должно было быть его последней оперой.
Но ведь это не была опера при его реальной физической жизни, это была первая опера до его рождения. И так получилось, что настоящая знаковая премьера моей постановки «La Traviata» состоялась в ноябре – и это было на 9-й день после того, как Роман Григорьевич Виктюк ушёл в мир иной. То есть, он ещё не родился, и это была его первая опера, и его уже не было в материальном мире – эта опера стала последней. Он был зрителем на этом спектакле, я в этом убеждён. Там была такая атмосфера… И это заметил не только я, об этом говорят люди, которые даже его не знали, и оркестранты, и дирижёр Маргарита Гринивецкая, они говорят: «Мы чувствовали что-то невероятное в пространстве». Конечно, это не стечение обстоятельств, а какая-то такая мистическая режиссура. А как иначе?
Он знал о том, что вы ставите его любимую оперу?
— Знал. Жизнь учителя продолжается в душе ученика и в действиях ученика, поэтому это была также и его опера «La Traviata». Это всё равно стилистика Виктюка, я никуда не денусь от этого, я горжусь этим. Поэтому, знаете, я сейчас сманипулирую: если дадут Шевченковскую премию этому спектаклю, то это будет премия Роману Григорьевичу Виктюку. Посмертно.
И это будет достойная награда. Вообще-то, эксперты считают вас одним из лидеров художественной жизни Украины, что подтверждают уже полученные вами награды. В этом году вам вручили государственную премию имени Леся Курбаса – это прецедент, потому что впервые её дали оперному спектаклю. Опера «La Тraviatа» стала одной из победительниц всеукраинского Фестиваля-Премии «ГРА», и вот – возможно, ещё и Шевченковская премия. Шквал наград на вас посыпался.
— Попёрло (смеется).
А как это на вас влияет — окрыляет или, может, зазнаётесь?
— Нет, я не зазнаюсь точно, потому что у меня прививка от звёздной болезни! Звёздная болезнь — это следствие раздутого эго. А я со своим работаю ежедневно, поэтому эта болезнь не для меня. Что касается премий, то было бы неправдой сказать, что мне это неприятно, мне приятно, но природа этой приятности вне искусства, а всё, что вне искусства, меня не интересует.
Объясните, что значит вне искусства?
— Это то, что с искусством не связано никак. Знаете, Анна Андреевна Ахматова когда-то говорила, что хочет, чтобы её любили и читали, а если нет, то «что ж…».
Творческого человека никогда не интересует, будут ли покупать его, издадут ли его, будут ли зрители — он делает своё. Как это будет восприниматься другими – это не его дело, бери, делай своё так, как хочешь, даже если это не понравится никому! Но ведь не бывает, чтобы совсем никому, потому что, если это нравится только мне (художнику), то это уже не никому! А что касается остальных… то это их проблемы (смеётся).
Я этот баланс держу, и мои спектакли, даже авторские, имеют кассу – у нас аншлаги всегда. И так всю мою жизнь, я ведь не вчера начал, но это – приятный бонус, а не основная цель.
Основная художественная цель у меня совсем другая, её даже нельзя выразить, потому что искусство – это то, что нельзя выразить словами – только тогда рождается художественный образ. Меня спрашивают: о чём спектакль? Да ни о чём! Если он длится час сорок, то это спектакль про час сорок вашего времени и то, что вы переживаете на этом спектакле, вот о чём этот спектакль! Я не могу вербализировать этот процесс! Был бы я поэтом, тогда бы сказал, как Валерий Брюсов:
«Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине».
Пойми, что это такое значит? Но я не поэт, я создаю художественный образ в пространстве.
А премии — это приятный бонус, например, для моего деда Федьо, деда Бориса, я что-то получу, а они эти линки потом всем пересылают. Мама моя уже целый мемориал насобирала. Конечно, мне приятно, что им приятно, но к искусству это не имеет никакого отношения.
Все сейчас нагнетают – дадут или не дадут мне Шевченковскую премию, а я вам расскажу, что вот сейчас мы были с семьей Виктюка на Лычаковском кладбище и Сергей Проскурня (театральный режиссер – ред.) говорит: а вы знаете, кто это там лежит? Это же лауреат Шевченковской премии такой то. И я только в тот момент осознал, что это что-то серьёзное! Потом, когда мы шли по кладбищу, смотрю – там могила, написано лауреат Шевченковской премии, там – лауреат Шевченковской. Я говорю: боже, да это, наверное, очень важно, если аж на могиле, на камнях об этом пишут! Так, может, в этом есть смысл? Я задумался… Поэтому мне будет приятно, если мне её дадут.
Кроме того, что вы художник, режиссёр, вы ещё продюсер и организатор. Как все эти проявления личные друг с другом уживаются, и не бывает ли такого, что художник не подчиняется режиссёру?
— Я ещё и полиглот (смеётся). Они все друг другу не противоречат. Знаете, у датского философа Кьеркегора есть трактат о стадиях человеческой экзистенции «или–или». А я говорю «И–и». Когда говорят «или искусство, или деньги», я говорю – и искусство, и деньги!
У кого-то хобби лобзиком что-то пилять, кто-то крестиком вышивает или убивает животных на охоте, а у меня хобби – организационные процессы, менеджмент. Я это люблю — запаковывать художественную идею сначала в проектную заявку, потом защищать эту заявку, найти под неё средства, потом расходовать согласно смете. Люблю организовывать, вижу в этом красоту формы, более того – я вижу в этом честность! Потому что все мои фантазии — на самом деле, они мои, ну почему другие люди должны собирать на них деньги?
Я умею привлекать спонсоров и стараюсь получать государственные средства, например, для Фонда Одесского национального оперного театра. Говорю всегда, что вот это я обеспечу за свой счёт, а для этого – найду спонсора. Хочу сделать мощную рекламу, которой никогда не было, и сделаю – обеспечу это финансами. И это говорит вам человек, у которого нет своих денег, просто я умею привлекать внебюджетные средства, это моё хобби (смеётся).
Насколько я понимаю, поиск спонсоров – это нелёгкое дело.
— Это не совсем так. Поверьте, очень несложно делать что-то, когда у тебя инструмент подходящий и уместный для этого действия. Если инструмент не уместный и ты «натягиваешь контрацептив на глобус» – тогда это сложно. Но, если у тебя уместный инструмент, всё само делается. Как Микеланджело говорил о скульптуре: всё очень легко – берёшь камень, видишь, что хочешь сделать, и отбрасываешь всё лишнее. У меня есть команда людей, с которыми мы работаем уже не первый год, и иногда все сидим и думаем: А как мы это сделали? Говорю: так оно само сделалось!
Я хотела расспросить об очень интересном проекте, который, я так понимаю, тоже «сам сделался», но по вашей инициативе – Всеукраинский инклюзивный хор и оркестр.
— «Ukrainian Inclusive Choir and Orchestra» – это очень амбициозный проект, там уже больше 100 человек, и мы его делаем не благодаря, а вопреки. Одним словом, действительно, делается всё само, ты только не мешаешь процессам своим эго – в этом секрет успеха. И не имеет значения — успеха в какой сфере. Ошибочно думать, что дело в сфере, потому что у нас всё в жизни уже зарифмовано по голограмме. Во всём есть информация обо всём. Есть закон вселенной, по которому всё сбывается – на санскрите это называется «дхарма» – и та же вселенная есть внутри тебя, и тот же закон. И если ты являешься интегральным элементом этого закона, и служишь ему (на санскрите «бгакта»), тогда ты становишься ему очень выгоден – и он в тебя инвестирует. Знаете, как Фейсбук инвестирует в тебя, когда у тебя уже хорошие показатели CTR, или в Google Adwords, он тогда тебя поддерживает, вытягивает в топ, так же в том же Ютубе. Все соцсети по этим законам построены, иначе они бы не выжили, как не выжил Rambler, который нарушил цифровую «дхарму».
Когда ты являешься тем интегральным элементом Вселенной, ты продуцируешь новые смыслы, что-то делаешь, Вселенная в тебя инвестирует и поддерживает, ты пребываешь в этих потоках. Но если ты ведёшь себя, как «ржавая шестерня», становишься против течения, начинаешь что-то делать вопреки – ты выдыхаешься и тонешь в этих волнах закона, который намного сильнее тебя. Это, простите, может, слишком абстрактная тема, но это – исчерпывающий ответ на все вопросы, как это происходит.
А как стать тем интегралом, чтобы попасть в потоки?
— О, это классно! Стать этой интегральной частью гораздо проще, чем не стать ею! Так же, как гораздо проще поступать правильно, чем недостойно и потом «химичить», чтобы это выглядело как правильно. Это как в «Макбете» у Шекспира, где каждая смерть – это результат предыдущей смерти. Когда мы уже хотим убить, чтобы забыть, убиваем, а это кто-то увидел, и мы начинаем заново множить этот клубок смерти.
Но, вернёмся к Всеукраинскому инклюзивному хору и оркестру. Это совершенно беспрецедентный проект, основанный в 2020 году при поддержке Украинского культурного фонда.
В этом инклюзивном проекте имеют возможность участвовать люди с инвалидностью. Это профессиональные хористы, музыканты, артисты оркестра, которые, имея те или иные физические недостатки, не имели раньше не творческой, а физической возможности. Не хватает пандусов или просто нет дополнительного монитора, чтобы они видели или слышали. Есть такие, которые уже считали себя профнепригодными, а мы вернули им работоспособность.
Это исключительно одесситы?
— Боже упаси! Это всеукраинский проект. У нас есть люди из многих городов.
Мы уже сделали пилотный проект онлайн, и я мечтаю, что сейчас (даже ещё без официального завершения пандемии) мы начнём адаптировать этот онлайн на оффлайн и выйдем на сцену нормально, соблюдая все пандемические нормы. Надеюсь, что в первой декаде 2021 года мы это представим.
Повлияла ли как-то на вас лично пандемия? Кроме отмены репертуара и ограничения путешествовать по миру?
— Она на меня никак не повлияла, потому что я об этом всё знал и так. Пандемия разделила нашу жизнь на «до» и «после», это 100%, и изменила сознание людей – это 100%. Но она только подтвердила возможность ещё большего осознания того, что а) от человека ничего не зависит; б) коту под хвост все наши планы (напланировали, напланировали, а вот вам дуля). Природа по своим законам живёт. И мы начинаем задумываться – получается, что от нас ничего не зависит, а мы зависим от определённых законов природы.
Всё пошло от летучей мыши, а это прообраз чёрной силы. А не ели бы люди мяса, как это делаю я, не потравились бы! Знаете, я себе сам лечу коронавирус, я же общаюсь с людьми, без маски хожу, целуюсь со всеми.
Сознательно ходите без маски?
— Конечно! Но когда я заражаюсь, то в течение половины дня из себя этот коронавирус изгоняю.
То есть, вы уже болели?
— Да я постоянно болею: полсуток, а потом – раз и нету! Болезнь у вас внутри. Это важная штука. А вирус – для уборки, пришёл — начинает убирать, а эта уборка обнажает все процессы. Это прекрасно, что есть вирусы у нас.
Интересное видение ситуации…
— Если бы мы не болели, не было коронавируса, или вирусов вообще (а ведь все нормальные люди болеют раз или два раза в год гриппом), мы бы умерли давно!
Болезнь — это очистительный фактор, когда тебя заставляют очиститься благодаря температуре, благодаря потоотделению, благодаря насморку, благодаря кашлю с гноем — это всё есть в тебе, это гниёт, извините, мясо, рыба и яйца, которые все употребляют.
Мы подумаем после разговора с вами об этом. Может, и присоединимся к рядам вегетарианцев.
— Не надо, потому что если вы не подумали об этом до сих пор, то вы и не подумаете. Но ничего страшного, в следующей жизни.
Но давайте вернёмся от здорового тела к здоровой конкуренции. Как вы относитесь к определённой здоровой конкуренции, которая появилась между ведущими оперными театрами в Украине? И произошли ли вообще за эти годы изменения в этом сегменте, как именно вы их почувствовали?
— Произошли. Я не хочу обидеть коллег (каких — я сейчас не скажу), но есть Львовская опера, есть Харьковская опера и есть Одесская. Я очень дипломатично нашу оперу поставил на последнюю ступень. Это не значит, что она последняя, просто это дипломатия (смеётся). Ну… это не конкуренция. Мы все дружим, переписываемся, общаемся. Но один заставляет другого подтягиваться. Кто-то мастер в ребрендинге (не буду называть Харьковский театр), кто-то молодец в лозунгах, например, «Украинский прорыв». До этого было просто – репертуар, а теперь всё это объединяется в такую пиар-линию (не надо бояться этого слова). Василий Вовкун со Львовской оперой это сделал, и это очень круто. Другой вопрос — какие там спектакли, это уже вопрос вкуса. Но есть менеджерская линия, это вдохновляет, это правильно.
А Одесская опера (не мне судить), но тоже является неким флагманом тенденций, на которые заглядываются, которые копируют. Мы все в диалоге, это прекрасно, однако не стоит думать, что всё прекрасно в нашем датском королевстве. Это всё замечательно, на 3 с плюсом сейчас. Быть лидером оперного искусства, когда на безрыбье есть ещё таких несколько, очень легко. Весь процесс происходит на 3 с минусом, а ты делаешь на 3 с плюсом и ты – лидер. Меня это не до конца устраивает, но будем трезвыми.
Но ведь появляются интересные новые проекты, например, формация «Новая опера».
— Прекрасно.
Они вам коллеги или конкуренты?
— Тут, собственно, мы переходим на личности. Кто ваша лучшая подружка? Она вам коллега или конкурентка? Своим присутствием она вас заставляет быть лучше, обязывает к чему-то. Если бы не было её, то и вы были бы не до конца Любой.
Мы – оперные театры — конкуренты в самом лучшем смысле и мы – коллеги в самом худшем смысле.
И чем больше таких коллег, тем лучше, потому что появляется такой мощный двигатель прогресса, как конкуренция?
— Конечно. Это называется «Закон киоска» Питера Друкера. Скажите, киоск надо ставить там, где много киосков, или там, где нет ни одного?
Ну, я бы поставила там, где нет ни одного.
— Правильно, потому что вы плохой менеджер! А бизнес-гуру XX века Питер Друкер говорит: ставь киоск там, где много киосков, а твоё искусство – сделать так, чтобы твой был там самым лучшим! Когда вокруг нет других киосков, то ты эксплуатируешь данность и можешь только сказать «пошло – не пошло». А среди других киосков ты уже руководствуешься показателями: ты флажок вывесил яркий, врубил громкую музыку, ассортимент расширил, поставил промоутеров – делаешь всё, чтобы твой киоск был самым лучшим.
Вы вроде не у Виктюка учились, а где-то в лучших экономических университетах мира!
— Школа жизни (смеётся). Деньги, экономика и менеджмент – это очень классный лакмус, как работает твоё мышление. Заработанные деньги в рамках проекта или продюсерской активности – очень хороший показатель твоего умения и таланта «упаковать» продукт. И не надо бояться этого, довольно циничного слова.
Мы с вами долго не могли никак состыковаться и встретиться из-за вашего плотного графика. Я знаю, что за этот период вы «упаковали» и красиво прорекламировали видеоверсию оперы «La Тraviatа». То есть, к формату оперы онлайн вы относитесь нормально и готовы в этом направлении работать? Насколько сложно было сделать видеоверсию такого масштабного действа?
— Очень сложно. Одесская национальная опера – прекрасное архитектурное здание, прекрасный коллектив, прекрасная дирекция. А вот музыканты, солисты и хор – самые лучшие, это я говорю без «кокоцтва». У нас всё хорошо, деньги есть, а благодаря правильным действиям дирекции – есть и валютные средства от гастролей (потому что всё не «леваком» идёт, а официально).
Но есть определённые законодательные изъяны, когда мы, имея деньги, ничего не можем — не можем создать телеверсию или такую расширенную рекламу, которая у нас таки была (40 билбордов, такого ещё никогда не было!). Потому что нет такой статьи расходов. Поэтому для записи видеоверсии «La Тraviatа» (а это была запись с дронами, не по-бедному) и её рекламы мною были привлечены спонсорские средства. Спасибо, что дирекция на это пошла, потому что это ответственность.
Для того, чтобы создать телеверсию, необходимо сначала сделать аудиоверсию, а потом под аудио писать картинку. Потому что, если артист будет 3 смены подряд петь, то он уже потом никогда не споёт, ведь есть лимиты: спел – надо 3 часа молчать. Там нет дублей, понимаете.
Поэтому делается отдельно аудио, отдельно под него делается картинка, а потом записывается ещё и спектакль со зрителями. Это 3 полноценных дня. А состав артистов один, и они между этими записями должны молчать 1 день. Декорация стоит – и театр не может ничего другое делать. Одним словом, мы перекрыли театр на 10 календарных дней! И это стало возможным только благодаря тому, что у нас корона. Иначе бы у нас были балеты, репетиции, оперы, аренды, а тут — тишь да гладь. Я воспользовался, быстренько всё сделал – и это открыло ящик Пандоры, открыло то, чего не делал ни один театр Украины — профессиональную телекиноверсию оперы.
Вы будете повторять этот опыт?
— Конечно. Обратного пути уже нет, потому что уже будут сравнивать. Уже надо заморачиваться и, как минимум, делать либо так же, либо ещё лучше! В этом вся прелесть конкуренции – ты что-то делаешь и уже пути назад нет. Уже не будет «La Тraviatа» с охами, ахами и веерами. Будет что-то другое.
Вы вообще любите искать новые смыслы, новых людей, это всё объединять, миксовать и создавать что-то невероятное и интересное. На 2021 год уже есть планы?
— Очень много планов, и я поделюсь самыми первыми. Мы делаем современную, инновационную версию нашей украинской махровой классики – оперы «Запорожец за Дунаем». В кислотных тонах, в стиле комикс, где будет абсолютно переписано новое либретто.
Действие оперы будет происходить в стиле кастинга на «Запорожца за Дунаем» в театре: стоят 15 одинаковых Одарок – такие тётки – они в вышиванках и никто из них не умеет петь. Уборщица заметает и говорит: я лучше спою, и начинает петь. Продюсер, конечно, выбирает уборщицу, и выгоняет режиссёра, который это всё сделал в офисном чёрно-белом пространстве, «по-современному». Режиссёр – художник европейского формата, а продюсер делает это для дешёвого «чёса» по Канаде. Продюсер выгоняет режиссёра и сам начинает ставить. Там очень всё смешно.
Дальше у нас в планах копродукция Всеукраинского инклюзивного хора и оркестра с Одесским академическим областным театром кукол. Это будет опера «Волшебная флейта» Вольфганга Амадея Моцарта в сказочном стиле в исполнении инклюзивного оркестра, солистов Одесской национальной оперы и ещё нескольких приглашённых. Будут, конечно, куклы и мистика, всё, как и должно быть у Моцарта.
Евгений, я вам очень благодарна за разговор. Понимаю, что это не «кокоцтво», когда вы говорите, что премии вам не нужны, но всё же желаю, чтобы в вашей жизни их было ещё много!
— Я вам тоже благодарен, Люба.
Любовь Базив.
