С народным артистом Украины дирижёром Фёдором Глущенко и лауреатом международных конкурсом виолончелистом Александром Пириевым мы беседуем после репетиции с Национальным Одесским филармоническим оркестром (художественный руководитель и главный дирижёр — народный артист Украины Хобарт Эрл).
10 апреля, в День освобождения Одессы от фашистских захватчиков, в Большом зале филармонии были исполнены Концерт №3 для оркестра «Голосiння» Ивана Карабица, Концерт №2 для виолончели с оркестром Дмитрия Шостаковича, Симфония №4 Александра Глазунова.
— Как составляется концертная программа?
Фёдор Глущенко: — В концерте должен быть контраст, но не должен быть стилистический разнобой, салат совершенный.
С моей точки зрения ( я человек старомодный) в одной программе нельзя, например, играть Баха и Хачатуряна. Я против Арама Ильича ничего не имею, он замечательный композитор. Но когда это ставят вместе, оно как-то не согласуется.
Или, не дай бог, я был свидетелем того, когда к «Реквиему» Моцарта, законченному произведению, что-то там ещё добавляли, иногда даже весёленькое.
— Если вы уже играли с Одесским филармоническим оркестром, какие-то изменения почувствовали?
Ф.Г.— Лет пять назад. Глобальные изменения, причём везде, идут в одну сторону — сторону ухудшения. Какую область ни возьми, начиная с погоды, климата.
Изменения, к сожалению, такие. Неважно где — в Одессе, Киеве, Москве, Страсбурге и так далее.
Был когда-то философ Шпенглер. У нас он считался реакционным, и его сильно ругали. В работе «Закат Европы» он прописал примерно то, что сейчас в мировом масштабе происходит. К сожалению, по логике развития бывает прогресс, а потом начинает закругляться в другую сторону.
Александр Пириев: — В декабре прошлого года я сыграл в Одессе в рамках небольшого гастрольного тура для одной, двух и трёх виолончелей. Играл с камерным оркестром под управлением Игоря Шаврука.
С Фёдором Ивановичем мы планируем такой формат исполнения Концерта №2 Дмитрия Шостаковича больше года. 21 апреля на сцене Колонного зала Национальной филармонии Украины в Киеве будем играть этот концерт вместе с исполнением замечательной Симфонии №10 Дмитрия Шостаковича. У меня это в рамках гастрольного тура. Позади — Ивано-Франковск, после Киева будет Харьков.
Я с большим волнением подхожу к каждому исполнению этого концерта, тем более, что Фёдор Иванович — это один из выдающихся наших украинских дирижёров. Он сотрудничал с лучшими нашими оркестрами, возглавлял пятнадцать лет Госоркестр в Киеве, видел воочию и Дмитрия Шостаковича, и Мстислава Ростроповича, которому посвящён этот концерт. Исполняется этот концерт крайне редко, он необычен. Достаточно сложен не столько для солиста, сколько для оркестра. Невероятно сложная партитура для духовых, особенно медных духовых инструментов. Если не ошибаюсь, семь ударных инструментов задействовано, четыре представителя ударной группы — одновременно.
Так всё совпало: и Страстная пятница, и День освобождения Одессы, и вообще всё состояние, которое сейчас переживает Украина. Мне кажется. что Дмитрий Дмитриевич в этом концерте , который он написал к своему 60-летнему юбилею, как мастер, переживший страшные события ХХ века, наверное, по крупицам смог внести свои чувства и в этот концерт. И мы видим отголоски из последней, Пятнадцатой симфонии Шостаковича. Это такое достаточно неординарное произведение, и как у Дмитрия Дмитриевича это получается, очень эффектное и в театральном формате, на глазах принимает какие-то уникальные формы, что воздействует не столько на профессиональных слушателей, сколько на ценителей классической музыки.
Не могу ни сказать и о произведении Ивана Фёдоровича Карабица. Это один из наших самых известных украинских композиторов. Благодаря ему ,у нас проходят фестивали и конкурсы — это всё детище Ивана Фёдоровича, который свою жизнь положил на служение музыке, поддержке украинской культуры. В этом году ему исполнилось бы семьдесят лет.
Федор Иванович лично знал Ивана Федоровича, они дружили — это совершенно другой подход к формату исполнения. Когда оно проходит не просто иллюстративно, а уже имеет личностные какие-то качества в момент исполнения.
И я как исполнитель счастлив, что этот концерт исполняется в Одессе, и Фёдор Иванович в таком жёстком графике нашел возможность приехать в Украину, чтобы одесская публика услышала достаточно редко исполняемые, но в то же время ярчайшие произведения этих композиторов.
— Фёдор Иванович, где вы сейчас живёте?
Ф.Г. — Живу в Москве, в этом году будет уже двадцать семь лет.
— Но творческие связи с Украиной, как видим, сохраняются тесные. Какие-то проблемы, шероховатости, за последние полтора года у вас не появились в связи с общей обстановкой?
— Я был год назад в Киеве, в конце марта — начале апреля. Как-то на себе я нигде ничего не ощутил, может потому, что у меня возраст уже такой. Хотя, конечно, когда начинается любого порядка смута, ничего в этом хорошего нет. Какие бы там причины и идеи ни были, а страдают обычные люди.
— У нас сегодня зашел разговор о группе ударных инструментов. Сейчас, в конце вашей репетиции раздавались душераздирающие удары барабана. Это не отвращает какую-то часть слушателей? Никто не говорит, чтобы музыка была гладкая совершенно. Но когда это моментами трудно физически воспринять, эти удары…
— Так написано.
Что я могу сказать… Когда в 1914 году играли «Скифскую сюиту 2» Прокофьева, то Глазунов покинул зал где-то за десять тактов до восхода солнца. Он не выдержал.
Второй случай был на моих глазах. Когда приехал Стравинский в Москву, и шла «Весна священная», и когда пошла «па-па-па-па!!!», одна старушка, точно так же, зажимая уши, вышла из зала.
Не первый автор такие вещи делает. Но по сравнению с тем, что сейчас происходит! Возьмите театральные и оперные постановки с новомодными режиссёрами: там та-а-кое делается!
— Виолончель — это инструмент ХХI века, или удобней ее было оставить где-то в девятнадцатом? Хотя вам, как виолончелисту, конечно, трудно быть объективным.
А.П.— Я склоняюсь к тому, что личность Мстислава Ростроповича в ХХ веке может быть стала решающей для того, чтобы выдающиеся композиторы обратили внимание на этот инструмент более серьёзно. Появились исполнители, которые смогли эти вещи раскрыть более ярко.
Виолончельный репертуар обогатился в ХХ веке оригинальными произведениями. Но есть произведения 19-го и даже 18-го века, мы открываем сейчас эпоху барокко. Много музыки оказывалось недоступной для слушателя из-за ограничения репертуара. Показателен будет и этот концерт. Ещё много есть не открытых шедевров, на которые бы стоило обращать внимание.
ХХI век только начался. И я счастлив, что среди украинских композиторов есть — дай им Бог здоровья – и Евгений Фёдорович Станкович, и Мирослав Скорик, и Валентин Сильвестров. Это наши столпы, на которых мы ориентируемся. И я надеюсь, что и в их творчестве появятся новые произведения, которые будут двигать высокую культуру классической музыки.
— Вас больше проявляет камерный вариант, где легче проявить себя как солисту, или с оркестром тоже это можно сделать?
— Я бы сказал, что в камерной музыке проявить себя как солисту достаточно сложно. Формат камерной музыки я рассматриваю как высший пилотаж музицирования. Мне довелось быть счастливым участником разных камерных составов с потрясающими музыкантами. И тут уже идёт вопрос диалога. Если этот диалог существует, то, как признавал Святослав Теофилович Рихтер, в этот момент происходит рост музыканта. Какие-то технологические вещи мы, конечно, всю жизнь улучшаем, но в сугубо музыкальном плане это происходит, наверное, в момент общения.
Даже произведение Дмитрия Шостаковича нельзя назвать исключительно Концертом для виолончели с оркестром. Это в какой-то степени симфония для солирующей виолончели, где идёт постоянный диалог. Для меня ансамбль является очень важным.
Что же касается сольного инструмента… У меня такая позиция, что когда много людей — человек сто на сцене и в зале — человек триста, — то у них ощущение аффекта наступает в какой-то момент. И если в лице дирижёра есть друг, коллега, поддержка, то всё происходит намного удачней.
А бывают моменты, когда на плечах солиста сидят эти сто человек, и ты должен двигать какие-то немыслимые глыбы. Мне как раз близок формат музицирования, когда есть возможность контактировать с разными инструментами и группами. Просто когда это происходит с оркестром, большие массы музыкантов способны нивелировать.
— Вас нивелировать?
— Нет, нивелировать какие-то шероховатости в исполнении. А если происходит камерная музыка, например струнный квартет, квинтет, это всё, это высший пилотаж для музыканта, где каждый музыкант как целая группа. Но это всегда случай. Камерная музыка, на мой взгляд, это наиболее сложный и интересный формат музицирования.
Всегда, когда есть предложения сыграть в таких разных камерных форматах, с огромным удовольствием это делаю. Мне посчастливилось играть с Мирославом Михайловичем Скориком, вспоминаю этот случай как эпохальный.
— Фёдор Иванович, мне приходилось слышать разных дирижёров на репетициях. Такое впечатление, что вы — наиболее разговорчивый. Что вы хотите от музыкантов?
Ф.Г.— Хочу улучшить происходящее. Если не получается, приходится объяснять, что делать. В этом плане есть что-то общее с режиссёром, который тоже разговором объясняет, что к чему и почему. Без этого не обойтись. Но на концерте я не буду разговаривать!
Беседовал Борис Штейнберг