(Окончание. Начало см.)
Поездка в Днестровск за Глеком оказалась с приключениями. Одесские оперативники, не имея ещё его фотографии, устроили засаду у многоэтажки, где он жил. Тот почти попался, но, почуяв неладное, а скорее всего, наверняка зная, что за ним поехали, поднялся не к себе на четвёртый этаж, а к соседу на второй. Взяв мусорное ведро, спустился. Его остановили и … отпустили! Пришлось ещё чуть ли не сутки ловить. Задержали его, спрятавшегося где-то на огороде.
В какой-то момент следствие утверждало. что в Днестровске Глек выдал пистолет, из которого застрелили Деревянко. Потом оказалось, что настоящее орудие убийства выдал оперативникам по записке от Глека сосед, перепрятавший его в селе Граденицы Беляевского района Одесской области. Во всяком случае, в обоих эпизодах не было процессуально оформлено за чем едут, что собираются изымать — пистолет, орудие убийства Б.Деревянко. Ни о каких понятых в обоих случаях речи не шло. Сотрудники милиции давали в суде разноречивые показания на этот счёт.
Глека привезли в оперативный штаб по расследованию убийства, располагавшийся в Малиновском райотделе Одессы.
(Двумя неделями раньше меня увезли туда из дому на допрос к руководителю следственной группы следователю по особо важным делам областной прокуратуры В.Завадскому. В начале трёхчасового допроса он как бы успокоил меня словами словами, что «мы вас ни в чём не подозреваем». И на том спасибо. Хотя присмотреться, конечно, надо было, учитывая нашу жёсткую служебную переписку с Борисом Фёдоровичем, сразу же после убийства обнаруженную в кабинете редактора. Примечательно, что с первых минут после трагедии я чем мог по-дружески помогал расследованию по некоторым направлениям, о чём, естественно, никакому Завадскому знать не надо было.)
В Малиновском райотделе Глека уже ждали полтора десятка человек во главе с представителем Генеральной прокуратуры, прокурором области Василием Ивановым, начальником областной милиции Иваном Григоренко.
***
И тут, вместо того, чтобы проводить официальный допрос, с Глеком начинают вести какую-то беседу, абсолютно не предусмотренную уголовным процессуальным законодательством. Продолжалась она минут сорок. Какая такая беседа, о чём?!
Василий Савельевич Иванов свидетельствовал в суде по этому эпизоду: «Мы хотели склонить Глека к даче правдивых показаний».
Помилуйте, господин прокурор! Склонять можно, ну, скажем, соседку к сожительству. А задержанного по убийству, по резонанснейшему преступлению, «колоть» надо со щепетильным соблюдением процессуальных норм. Ладно, за пределами Украины похитили Петримана, ладно, похитили Глека — речь всё-таки шла о вероятных убийцах. Но теперь-то, когда привезли в Одессу, сделайте всё, как положено. Куда там, привычка плевать на требования закона взяла своё…
Прошло минут пятнадцать, и Глек вроде как сознался в убийстве редактора, и это признание потом было закреплено в ходе официального допроса.
Однако в суде Глек заявил, что в ходе той беседы ему настоятельно порекомендовали взять на себя убийство Деревянко, которое он не совершал. (Потом били. Якобы угрожали различными невзгодами жене и детям.) Без этого получишь, мол, пятнадцать лет за организацию покушения на Ц. А если возьмёшь на себя убийство Деревянко, поможем несколько лет скостить… Что-то уж очень заумно и сомнительно даже при условии, что один срок поглощает другой. Не должно покушение на убийство караться строже, чем совершённое убийство.
Что касается милицейского руководителя, то он свидетельствовал, что Глек, который сговорился на убийство за 15-20 тысяч долларов, по-настоящему огорчился, когда ему в ходе беседы рассказали, что по оперативной информации за убийство Деревянко было заплачено 100 тысяч долларов.
***
На первые дни сентября ранее были назначены допросы и иные следственные действия по всем пяти направлениям расследования. Однако как только задержали Глека, по команде сверху всё было мгновенно свёрнуто, в том числе работа по такой перспективной версии, как экономическая деятельность редакции «Вечерней Одессы». Грубой ошибкой руководства это назвать нельзя, это была настоящая диверсия министра внутренних дел Юрия Кравченко. Он уже назначил убийцу журналиста. Только ли, чтобы самодовольно отчитаться об успехе или и для того, чтобы расследование пошло по ложному пути?
2 сентября, одновременно с пресс-конференцией Кравченко в Одессе, куда стянулась основная масса многочисленных тогда журналистов, Глека вывезли на улицу Академика Филатова для проведения следственного эксперимента. О том, что было на следственном эксперименте, поговорим чуть позже.
Кравченко же кроме громкого заявления о том, что подтвердилась профессиональная, политическая версия убийства, пожурил покойного за то, что тот не обращался в милицию, когда с ним случались опасные инциденты. В первую очередь, речь шла об обстрелянной года полтора назад служебной машине, когда его подвезли к дому.
Тут Кравченко неправ. Во-первых, обращался Деревянко, куда следует. А во-вторых, он чувствовал, что его обложили едва ли не со всех сторон, и в лице кого-то, кого считаешь другом, можно нарваться на скрытого врага. Постоянное же нервное напряжение в ожидании удара в спину приводило к тому, что во враги он порой записывал совсем не тех людей…
***
До 10 октября 1997 года Глек находился в изоляторе временного содержания, где проводят не более десяти дней, а не в следственном изоляторе, где ему положено было быть по всем инструкциям. На Преображенской с ним легче работалось? Очевидно.
Итак, Глек в первые недели предварительного следствия повествует ( в суде он скажет, что редактора не убивал, а что говорить, его надоумили сотрудники милиции), что убил «вредного для Одессы человека», как ему пояснили его знакомый Алексей Балашов и родственница того Галина Чумак, заказавшие ему убийство.
Балашов руководил некоей атлетической ассоциацией «Олимп», кроме множества других дел, занимавшейся охраной Эдуарда Гурвица и его окружения. В той политической обстановке Одессы лучшего посредника в заказе на убийство предъявить было сложно. Поразительно, но чуть позже, когда Балашов с Чумак уже официально числились в розыске как посредники убийства, «боделановские» телеканалы не гнушались брать у Балашова интервью с нужными политическими текстами. Впрочем, телеканалы «гурвицевские» по своей мерзости были куда хуже.
( Милицейское начальство много лет заявляло, что все передвижения Балашова и Чумак по Европе внимательно отслеживаются, и вот-вот их задержат. «Вот-вот» не наступило: в середине нулевых было объявлено, что Балашов и Чумак убиты.)
***
По словам Глека или вложенным в его уста, первоначально предполагалось, что стрелять в пожилого мужчину будет женщина. За два дня до убийства решено было, что это сделает Глек.
Моросящим утром 11 августа, когда на часах было около семи, повествует Глек, к нему «ниоткуда» подошла Чумак и дала пакет, где находился заряженный пистолет, в котором, по её словам, » там всё есть: то ли четыре, то ли пять патронов». (Такая странная для заказного убийства неопределённость не понравилась следствию, и уже в следующий раз Глек вспомнил, что Чумак чётко говорила о четырёх патронах. А ещё четыре патрона до полной обоймы нельзя было достать?)
А что за пистолет? Тут тоже непонятно: то ли это ПСМ — пистолет специальный малогабаритный, то ли переделанный газошумовой пистолет с глушителем.
Ещё Чумак передала Глеку куртку, чтобы он потом скинул её, преобразив свой образ перед возможными прохожими-свидетелями.
Борис Фёдорович Деревянко имел привычку выходить на углу Гайдара и проходить пешком длинный квартал до площади Независимости. В свои последние минуты он тоже так сделал, оставив портфель в редакционной «Волге». По левой, нечётной стороне, прохожих, кстати, всегда было гораздо меньше, чем на чётной.
Борис Деревянко
Напомню, что поскольку гильзы (5.45 мм) в районе убийства не нашли, то в информационное пространство следствием была вброшена мысль о том, что убийца стрелял из целлофанового пакета. Что за пакет? Ну, пакет, что тут непонятного? Пакетик, наверное, из-под двух десятков яиц.
Глек в ходе разговора с Чумак проявляет изрядное любопытство: «посмотрел пистолет», «перезарядил», «пристроил» его в пакете». Надо же, а раньше Чумак не могла познакомить Глека с оружием? Получается, что наёмный убийца даже не знал, стреляет ли нормально пистолет. А ведь от надёжности этого оружия зависела жизнь человека. Его, Глека, дальнейшая судьба и жизнь.
Итак, машина с Деревянко переехала перекресток через Гайдара по чётной стороне Филатова в 8.05 — 8.06, о чём свидетельствовал водитель. Минут через семь тело редактора было обнаружено по нечётной стороне примерно на полпути в редакцию, у дома №51.
Глек утверждает, что Деревянко приехал в 7.10 — 7.15, и убийство произошло в течение пяти-семи минут. Так куда делись 45-50 минут?
Да какая, собственно, (следствию и суду) разница? Когда фальсифицируешь дело, разве всё упомнишь? Да и нечего арифметику в серьёзном деле разводить какими-то подсчётами.
Теперь — о пешем маршруте убийцы и его жертвы. Глек признавался, что чуть пройдя по левой стороне, перешёл на другую сторону, по которой шёл тот седовласый мужчина. Глек шёл метрах в шестидесяти-семидесяти впереди.
Этот момент вызывает большие сомнения. Если бы речь шла только о слежке, то идти впереди объекта было бы вполне естественно, тем более, зная, куда движется тот человек. Но тут надо было застрелить. Так подходи сзади и стреляй!
Однако следствию нужно было, чтобы стрельба хотя бы в какой-то степени соответствовала результатам экспертизы. И Глека вынуждают к каким-то несуразным передвижениям.
Когда мужчина переходит на левую сторону улицы, то Глек продолжает ещё некоторое время идти параллельно с ним по правой. Потом переходит на левую сторону (предварительно, наверное, уже обогнав жертву?) и начинает идти навстречу. Метров с трёх четырежды стреляет, и когда мужчину начинает разворачивать, не дожидаясь, пока тот упадёт, скрывается между домами и уезжает на своей машине, оставшейся на Гайдара.
Так почему же всё-таки Глек — по утверждению государственного обвинения и суда — шёл якобы навстречу Деревянко? Хотел посмотреть в глаза своей жертве?
Материалы уголовного дела повествуют, что не в пример своим коллегам — наёмным убийцам, Глек не сделал контрольный выстрел в голову. А если бы жертва выжила и запомнила стрелявшего в лицо? Зачем Глеку было идти на такой риск?
В день убийства было сообщено, что в редактора попали две пули — в грудь и живот. Но это — первый день, суета, ещё судмедэксперт тело тщательно не исследовал. На второй день официально было заявлено, что четыре пули попали в спину. А уже в обвинительном заключении сказано о четырёх пулях, две из которых попали в грудь и в живот, и две — в спину.
В суде общественный обвинитель журналист «Вечерней Одессы» Юрий Иванов, фактически ставший в ходе процесса общественным защитником Глека по эпизоду убийства редактора, а на самом деле просто искавший истину по этому убийству, предъявил суду копию подменённого листа экспертизы, где с огромной долей вероятности утверждалось о том, что сначала были сделаны два выстрела в спину, когда Деревянко находился в горизонтальном положении, третий выстрел пришелся в грудь, когда тело развернулось, а заключительный выстрел в живот был сделан, когда тело уже упало.
Но суд не только предпочел довериться сфальсифицированной экспертизе, но даже не попытался выяснить причины столь кричащих расхождений. Правда, в приговоре сказано о двух пропавших листах.
Совершенно фантастичным является утверждение государственного обвинения о том, что Глек стрелял из кулька. Обосновывается это так:
«Показания Глека в части, что он стрелял в Деревянко, держа пистолет в целлофановом пакете, и стреляные гильзы он выбросил вместе с пакетом, достоверны и неоспоримы, так как при осмотре места происшествия не обнаружено ни одной из четырёх гильз, т. е. кроме самого Глека до его допроса, этот факт не был никому известен, лишь Глек объяснил причину отсутствия гильз на месте убийства».
Ну почему же только Глек? Уже на следующий день после убийства о вероятном использовании целлофанового кулька заявил на пресс-конференции начальник областной милиции Иван Григорьевич Григоренко.
Руководитель следственной группы В.Завадский пытается закрепить этот момент процессуально и получает замечательный ответ А.Глека:
— Пакет был большой. Стандартный большой хозяйственный пакет на 10-30 килограммов, я не знаю точно, — повествует он.
Завадский пытается узнать у . Глека хоть какие-то подробности, но тот предельно лаконичен.
— Когда вы стреляли в Деревянко, как вы держали пакет? Где находилась ваша рука? В какой руке был пистолет?
— В правой руке.
— Вы пистолет вынимали?
— Нет. Я в пакете держал. В пакете так и держал.
— Спрятанный пистолет вы держали в пакете?
— Всё было в пакете. Рука была в пакете.
— Гильзы были?
— Гильзы потом были в пакете. Там осталось три или четыре гильзы. Я точно не знаю, сколько.
— Почему вы стреляли, держа пистолет в пакете?
— Я не мог идти по улице и держать пистолет в руках.
— Но в момент убийства могли выхватить?
— Да всё равно. Это время просто.
Глек говорит, что «всё равно». Что — «всё равно»? Разве нельзя было маленький плоский пистолет, даже если он был с глушителем, держать в кармане куртки, которая на Глеке была? Или убийца гильзы жалел, очень не хотел их на месте преступления оставлять? Но и без гильз, по пулям, извлечённым из тела, эксперты установили — во всяком случае это официально признано, из какого оружия велась стрельба.
Так как всё-таки дело было? Глек держал в огромном пакете правую руку с пистолетом и этой же рукой удерживал пакет, чтобы тот не слетел на ходу? Или, скособочившись, удерживал пакет левой рукой?
В общем, можете поэкспериментировать, поносить пакет на руке, попробовать сделать то, о чем рассказывал Глек. Ничего у вас не получится. Потому что не было этого. Во всяком случае, в таком варианте.
Глек дал показания, что начал отход вправо, к домам, ещё до того, как его жертва упала. Он только видел, как мужчину начало разворачивать, но самого падения уже не видел. «Я не видел, как он даже падал, он был ещё на ногах».
«Был ещё на ногах», говоришь? Об этом Глек рассказывает на дополнительном допросе 10 сентября, в момент предъявления ему обвинения.
***
Это громкое уголовное дело примечательно и тем, что в его ходе были открыты ещё неизведанные учёными законы физики. О чём речь?
В июне 1998 года, в разгар предварительного следствия, я обнародовал информацию о том, что из материалов уголовного дела исчезли пять важных видеокассет. Прокуратура гневно опровергла эту информацию, введя против её автора санкции.
Как вскоре выяснилось, видеокассеты действительно никуда не пропадали. С ними другая беда приключилась: они «в результате электросварки во дворе прокуратуры были размагничены»! Такой вывод был бы не под силу даже нашему мировому авторитету в области электросварки Борису Евгеньевичу Патону!
А разве покажешь в суде размагниченные кассеты? Показать-то можно, но на них-то ничего нет.
И теперь самое время перейти к воспроизведению убийства. Это следственное действие, как вы помните, было проведено 2 сентября 1997 года.
***
Сейчас вы узнаете, почему видеокассета с воспроизведения оказалась «размагниченной». Мы с вами тоже кое-что можем, поэтому давайте пронзим Время и восстановим мысленно то, что было на этой видеокассете.
Вот Глек — в бронежилете и шлеме, оставляющем открытой небольшую часть лица.
Вот он показывает, как стрелял. Но становится не вдоль улицы, а спиной к 51-му дому и лицом к дороге. Статиста, соответственно, ставят спиной к дороге.
Глек выхватывает из кармана куртки пистолет и «стреляет». Последним выстрелом добивает уже лежащую на земле жертву. А как же его дальнейшие слова о том, что он даже не видел, как мужчина упал? И ни о каком пакете речь вообще не идёт!
Говорил Глек 2 сентября и то, что пистолет он выбросил по пути отхода между домами. (Между прочим, там кобуру нашли 12 августа. Но следствие её к этому делу не привязывает.)
Потом следствие решило изменить картину убийства. Могло ли оно допустить, чтобы кадры с воспроизведения были показаны в суде? Конечно же, нет. Это же касается и ряда других следственных действий.
Вообще следствию всегда свойственно с дубовым упорством пытаться во что бы то ни стало найти орудие убийства. И такую настойчивость можно только приветствовать. Но кроме кухонной бытовухи, это орудие зачастую найти невозможно. Ну выбросил убийца этот нож, пистолет, топор, нет их! Значит, надо обойтись без них, предоставляя суду другие доказательства. А если с доказательствами туго?
Большой журналистский опыт в исследовании уголовных дел об убийствах показывает: когда видишь поистине маниакальное стремление следствия представить суду орудие убийства — ищи фальсификацию дела! (Доводилось мне, к примеру, видеть воспроизведение, во время которого на видеопленке был зафиксирован совершенно пустой стол. А наутро с него «при дополнительном осмотре» чудесным образом изъяли «орудие убийства» — нож, вернее, для пущей надёжности — два ножа!)
Возьмём тот же пистолет, из которого Глек якобы стрелял, и который был изъят то ли в Днестровске, то ли в Граденицах. В приговоре сказано, что он положил его на заднее сидение автомобиля, чуть прикрыв, и в таком виде пересёк границу, а потом метался по Днестровску в поисках кого-то, у кого можно было бы этот пистолет спрятать. Прятать-то зачем, чтобы следствию потом показать?
Но у следствия готов ответ на этот вопрос: Балашов, мол, приказал пистолет сохранить! Если бы такое было на самом деле, Глек послал бы Балашова подальше и предложил бы тому идти самому стрелять.
***
Александр Глек за организацию покушения на Ц. был приговорён к десяти годам лишения свободы. Этот срок был поглощён исключительной мерой наказания — расстрелом, к которому Глек был приговорён за убийство Бориса Деревянко. Спасло Глека от смерти только то, что в Украине уже действовал мораторий на исполнение смертной казни. Она была ему заменена на пожизненное заключение.
Но ведь Верховная Рада в любой момент могла отменить мораторий, и тогда бы Глека расстреляли. Однако при всём уважении к личности убитого им выдающегося человека приходится признать, что по судебной практике Глек должен был получить пятнадцать лет максимум. Значит налицо было стремление путём возможного устранения Глека замести следы преступления и оставить в забвении имена заказчика или заказчиков. Так, в общем-то, и произошло, хотя позднее Глека воссоединили с бандой Марьянчука.
Убийство Бориса Деревянко представляет собой чудовищный сговор бандитско-силовых структур.
Борис Штейнберг